Миновав белую, с зеленым куполом, в виде луковицы, мечеть, окруженную молчаливой толпой
темных кипарисов, мальчик спустился по тесному кривому переулку на большую дорогу.
Густой парк Ореанды, благородные развалины Мраморного дворца, красный дворец Ливадии, правильные ряды виноградника на горах, и вот, наконец., включенный в подкову гор, веселый, пестрый, амфитеатр Ялты, золотые купола собора, тонкие, стройные,
темные кипарисы, похожие на черные узкие веретена, каменная набережная и на ней, точно игрушечные, люди, лошади и экипажи.
Первое впечатление у всех было такое, как будто они никогда не выберутся отсюда. Со всех сторон, куда ни посмотришь, громоздились и надвигались горы, и быстро, быстро со стороны духана и
темного кипариса набегала вечерняя тень, и от этого узкая кривая долина Черной речки становилась уже, а горы выше. Слышно было, как ворчала река и без умолку кричали цикады.
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где всё для сердца мило,
Где стройны тополы в долинах вознеслись,
Где дремлет нежный мирт и
тёмный кипарис...
Неточные совпадения
Стройные,
темные, пахучие
кипарисы медленно кивали своими острыми верхушками с задумчивым и укоряющим выражением.
Следом за ним очутился на стене и Сергей, как раз в то время, когда из расступившихся ветвей
кипарисов выглянула большая
темная фигура. Два гибких, ловких тела — собаки и мальчика — быстро и мягко прыгнули вниз на дорогу. Вслед им понеслась, подобно грязному потоку, скверная, свирепая ругань.
Между каменной стеной и растущими вдоль нее
кипарисами была узкая
темная лазейка.
Так бежал он по узкому коридору, образованному с одной стороны — высокой стеной, с другой — тесным строем
кипарисов, бежал, точно маленький обезумевший от ужаса зверек, попавший в бесконечную западню. Во рту у него пересохло, и каждое дыхание кололо в груди тысячью иголок. Топот дворника доносился то справа, то слева, и потерявший голову мальчик бросался то вперед, то назад, несколько раз пробегая мимо ворот и опять ныряя в
темную, тесную лазейку.
Пестрые лохмотья, развешанные по кустам, белые рубашки, сушившиеся на веревочке, верши, разбросанные в беспорядке, саки, прислоненные к углу, и между ними новенький сосновый, лоснящийся как золото, багор, две-три ступеньки, вырытые в земле для удобного схода на озеро,
темный, засмоленный челнок, качавшийся в синей тени раскидистых ветел, висевших над водою, — все это представляло в общем обыкновенно живописную, миловидную картину, которых так много на Руси, но которыми наши пейзажисты, вероятно, от избытка пылкой фантазии и чересчур сильного поэтического чувства, стремящегося изображать румяные горы,
кипарисы, похожие на ворохи салата, и восточные гробницы, похожие на куски мыла, — никак не хотят пользоваться.
В том месте, где Черная речка впадала в Желтую и черная вода, похожая на чернила, пачкала желтую и боролась с ней, в стороне от дороги стоял духан татарина Кербалая с русским флагом на крыше и с вывеской, написанной мелом: «Приятный духан»; около него был небольшой садик, обнесенный плетнем, где стояли столы и скамьи и среди жалкого колючего кустарника возвышался один-единственный
кипарис, красивый и
темный.
Тяжелое и несуразное впечатление производила эта вычурная, пряничная постройка на фоне сияющего крымского неба и воздушных, серо-голубых гор, среди
темных, задумчивых, изящных
кипарисов и могучих платанов, обвитых сверху донизу плющом, вблизи от прекрасного, радостного моря.